Школа (в переводе на тибетский язык - дацан) :: История

История буддийского храма

Версия для печатиВерсия для печати
А.И.АНДРЕЕВ
Институт истории естествознания и техники (РАН)
С.-Петербург
 
Обитель Будды на севере России:
Из истории буддийского храма в С.-Петербурге.
 
По свидетельству летописцев С.-Петербурга, первые буддисты на берегах Невы появились во время строительства Петропавловской крепости, с которой, как известно, и началась новая столица России. Это были волжские калмыки - подданные Калмыцкого ханства, еще не вошедшего окончательно в состав России, трудившиеся вместе с другими работными людьми над возведением каменных валов крепости (после 1706 г.). Жили они неподалеку, в Татарской слободе, расположенной за кронверком (в районе Большой Спасской улицы). О том, сколько их было и как долго они пробыли в Петербурге, сведений не сохранилось. В более поздних источниках XVIII - середины XIX веков мы, однако, уже не находим упоминаний ни о калмыках, ни о каких-либо других представителях буддийской конфессии среди жителей российской столицы.

Буддийская община в С.-Петербурге стала складываться лишь в самом конце XIX столетия. Согласно переписи населения 1869 г., в городе проживал лишь один буддист, записавшийся разночинцем. В 1897 г. насчитывалось уже 75 буддистов, а в 1910 - 184 (163 мужчины и 21 женщина). В этническом отношении это были в основном забайкальские буряты и волжско-донские калмыки, выходцы с “восточных окраин” Российской Империи. Селились они, как правило, на Петербургской стороне (буряты) и в Литейных частях (калмыки).

Как буряты, так и калмыки традиционно исповедовали буддизм наиболее распространенной в Тибете и Монголии школы “гелуг” (“добродетельной” в переводе с тибетского), основанной в XIV - XV веках тибетцем Цзонхавой. В Европе и России эту разновидность буддизма в ту пору обычно называли ламаизмом, а его последователей соответственно ламаистами (или ламаитами) - термины в настоящее время устаревшие. (Ученые ныне предпочитают говорить об отдельных, национальных формах буддизма - тибетской, монгольской, бурятской, калмыцкой и т.д.). За неимением общего храма бурятские и калмыцкие буддисты обычно совершали богослужения отдельными группами на частных квартирах, перед скромными домашними алтарями с образом (бурханом) Будды Шакьямуни.  

В городе проживало и немало буддистов-иностранцев (китайцы, японцы, сиамцы), имевших при своих посольствах небольшие молельни (“кумирни”). Число таких лиц стало расти в начале XX века, по мере расширения политических и торговых связей России со странами буддийского Востока.

Среди адептов буддизма имелись и русские - главным образом, представители высшего света и либеральной интеллигенции. Это были своего рода богоискатели, отвергшие ортодоксальное христианство и искавшие новую - универсальную - веру в религиозно-философских учениях древней Индии и Тибета, таких как веданта и буддизм. С последним знакомились в основном по книгам отечественных востоковедов-буддологов (В.П. Васильева, И.П. Минаева, А.М. Позднеева). В то же время в С. Петербурге в 1830-е - 1880-е годы публикуется целый ряд специальных работ (памятники буддийской канонической и неканонической литературы, буддийские словари, исследования по истории тибетского буддизма), принадлежавших перу родоначальников русской тибетологии и монголоведения, членов Санкт-Петербургской Академии Наук, академиков Я.И. Шмидта и А.А. Шифнера. Правда, будучи написанными по-немецки и опубликованными в специальных научных журналах, эти труды были малодоступны для широкой публики. 

Распространению буддизма на западе России (в первую очередь в Петербурге и Москве) немало способствовала также и новомодная теософия, имевшая явную индо-буддийскую подоплеку. Можно с уверенностью утверждать, что теософией и буддизмом в это время увлекались в равной степени практически одни и те же люди, что породило даже такое характерное словечко как “теософо-буддисты”. Эти неофиты - по сути интеллектуальные буддисты или необуддисты - тяготели к раннему, этическому буддизму Хинаяны (Малой Колесницы), с его акцентом на индивидуальном морально-психологическом самосовершенствовании, в отличии от приверженцев позднего “Северного буддизма” Махаяны (Большой Колесницы), для которых конечная цель Учения состояла в общем спасении живых существ. Именно этот вариант буддизма получил широкое распространение в Тибете, Монголии, Китае, Кореи и Японии.

В этой связи важно отметить, что на исходе XIX столетия учение Будды - Дхарма - уже пустило корни в главных европейских центрах, таких как Лондон, Париж, Берлин, Рим и Вена. Особенно большого успеха буддизм добился на берегах Сены, где, по оценке французского ориенталиста Л. де-Рони, насчитывалось несколько тысяч буддистов, принадлежащих, в основном, к высшим, аристократическим кругам общества. Широкую популярность “буддийского движения” в Европе ученый объяснял прежде всего тем, что оно стремится сблизить учение Будды как с представлениями современной науки, так и с новыми общественными идеалами. С целью пропаганды буддизма как религии во Франции был издан “Буддийский катехизис”, подписанный индийским именем Soubhadra Bhikshou, но составленный, по-видимому, кем-то из образованных европейцев. Аналогичные “буддийские катехизисы” распространялись в это же самое время и в России. (Наиболее ранний из них, отпечатанный в Харькове в 1888 году, являлся, между прочим, переводом с катехизиса, составленного председателем Теософского общества полковником Генри Олькотом, сподвижником Е.П. Блаватской).
 
Особенно большой популярностью у русских читателей пользовался также перевод эпической поэмы английского поэта и ученого Эдвина Арнольда “Свет Азии” (The Light of Asia), содержащей изложение биографии и учения Будды. Все это позволяет говорить о том, что формирование нового “буддийского мировоззрения” в российском обществе конца XIX столетия происходило под сильным влиянием Запада. Таким образом, С.-Петербург оказался местом встречи двух различных буддийских традиций: одна распространялась с Запада - из Парижа и Лондона, этих главных теософских и буддийских центров Европы, и представляла собой преимущественно ранний, хинаянский буддизм южной Индии, воспринятый и опосредованный европейской интеллектуальной средой. Другая - с Востока, от приверженцев средневекового реформированного тибето-монгольского буддизма - российских бурятов и калмыков.
 
В начале ХХ века буддизм (как религиозная конфессия бурятско-калмыцкой диаспоры и философско-этическое учение, популярное в салонно-аристократических кругах) еще более укоренился в российской столице. Этому в немалой степени способствовала либерализация обшественной жизни после выхода в свет Октябрьского манифеста 1905 г. и особенно постановления Государственной Думы от 26 мая 1909 г., позволявшего гражданам свободно переходить из христианской религии (не исключая православия) в “религию еврейскую, магометанскую и языческие”. Число лиц исповедовавших буддизм в С.-Петербурге выросло, согласно официальной статистике, с 76 (в 1897) до 184 (в 1910), т.е. более, чем вдвое. Однако, решающее значение в деле распространения буддийского мировоззрения и консолидации далеко не однородной буддийской общины (представленной бурятами, калмыками, выходцами из азиатских стран, и европейцами) имело строительство буддийского храма-монастыря, начавшееся весной 1909 г.

Инициатором постройки выступил посланник XIII Далай-ламы ученый бурятский лама Агван Лобсан Доржиев (1853/54-1938). Родом из хоринских бурят, Доржиев в 19-летнем возрасте покинул Забайкалье и отправился вместе со своим учителем в Тибет, с целью получения высшего буддийского образования. В 1888 г. он закончил богословкую школу Гоман дацан в крупнейшем тибетском монастыре Дрепунг в окрестностях Лхасы и получил высшую ученую степень «лхарампа». В том же году, благодаря своей блестящей учености, он был назначен от этой школы одним из наставников («цаннид-хамбо») юного Далай-ламы Тубтэна Гьяцо – фактически, его партнером для традиционных философских («цаннидских») диспутов. Со временем Доржиев приобрел большое влияние на Далай-ламу и стал его ближайшим доверенным лицом и другом. При дворе верховного правителя Тибета он создал русофильскую политическую группировку, призывавшую тибетцев к сближению с Россией – страной, где живут их единоверцы и где буддизм пользуется покровительством «Белого царя». Являясь могущественной западной державой, убеждал тибетцев Доржиев, Россия могла бы взять «Снежную страну» (Тибет) под своё покровительство и защитить от покушений «пилинов» (чужеземцев) англичан, в силу своего давнего соперничества с Англией в Азии.
 
В 1898 г. Агван Доржиев впервые побывал в Петербурге в качестве личного посланника Далай-ламы. Благодаря протекции князя Э.Э. Ухтомского – большого знатока «северного буддизма» (ламаизма), дипломата и издателя «Санкт-Петербургских Ведомостей» – он получил аудиенцию у Николая II и завел немало полезных связей в высшем петербургском обществе и среди ученых-востоковедов. Именно в это время, летом 1898 г., в журнале «Строитель» появилась крошечная заметка, в которой говорилось о том, что петербургские буддисты возбудили ходатайство об открытии «небольшой буддийской молельни, рассчитанной на 100-120 человек». Молельня должна была помещаться в одной из центральных частей города. Едва ли можно сомневаться, что за этой инициативой стоял хамбо-лама Доржиев. Находясь в Петербурге, тибетский дипломат, несомненно, имел возможность близко познакомиться со столичной «буддийской колонией». Тогда-то, вероятно, у него и родилась идея устроить в столице буддийскую молельню – для бурятов, калмыков и русских «необуддистов». Это могло бы, с одной стороны, объединить всех последователей Будды в Петербурге и дать толчок распространению Дхармы на запад России, туда, где традиционно господствует православная церковь, и в то же время до некоторой степени способствовать русско-тибетскому политическому сближению. Но из этой затеи ничего не вышло.
 
Бурные события последующих лет – английская военная экспедиция в Тибет (1903-1904), бегство Далай-ламы в Монголию и русско-японская война – надолго отвлекли Доржиева от его далеко идущих планов. Он смог вернуться к ним только после того, как в 1905 г. переселился в Россию и обосновался в Петербурге, продолжая выступать в почетной роли далай-ламского легата. В начале 1906 г., во время новой аудиенции с царем, Доржиев впервые поднимает вопрос о строительстве буддийского храма в столице. Николай II, насколько можно судить, не возражал, однако, потребовалось еще два года, прежде чем Доржиеву удалось получить официальное разрешение властей. Решающее значение имело письменное обращение Далай-ламы с соответствующей просьбой к российскому правительству, доставленное Доржиевым в Петербург летом 1908 г. Министр иностранных дел А.И. Извольский отнесся к подобному ходатайству с «особым вниманием», полагая, что благосклонное отношение России к пожеланию Далай-ламы «произведет глубокое впечатление в нашу пользу как на него самого, так и на многочисленных ламаистов в пределах России». Глава министерства внутренних дел П.А. Столыпин, учтя мнение Извольского, дал, со своей стороны, разрешение на возведение буддийской молельни «при условии соблюдения правил Устава строительного». Инициатива Далай-ламы была затем одобрена и лично императором, который заверил Доржиева во время аудиенции в Царскосельском дворце 23 февраля 1909 г., что «буддисты в России могут чувствовать себя как под крылом могучего орла».  

Первоначальной целью Доржиева было построить в С.-Петербурге небольшой монастырский комплекс (по образцу забайкальских монастырей-дацанов), который включал бы в себя общежитие и конфессиональную школу для монахов-учащихся - выходцев из мест традиционного распространения буддизма в России (бурят и калмыков). В то же время храму отводилась и сугубо политическая роль (хотя и не декларируемая открыто) – содействовать сближению России с буддийским Востоком, с Монголией и Тибетом, став своего рода неофициальным представительством Далай-ламы, тем более, что последний в это время продолжал активно искать покровительства у русского «Белого царя». В начале 1909 г., однако, у Доржиева появились неожиданные трудности после того, как руководство МВД и Департамента Духовных Дел иностранных исповеданий высказало опасения, что буддийская молельня может стать рассадником панмонголизма и проводником враждебного России про-японского влияния. Поэтому Доржиеву пришлось умерить свои амбиции и ходатайствовать о постройке только одной молельни (без каких-либо вспомогательных “учреждений”), для удовлетворения духовных нужд бурятско-калмыцкой диаспоры в Петербурге. 16 марта 1909 г. Доржиев приобрел на северной окраине Петербурга, в Старой Деревне, участок земли площадью 648, 51 кв. саженей, уплатив за него 18 тысяч рублей, а также закупил часть необходимых строительных материалов. Этот участок находился напротив живописного Елагина острова и одной стороной выходил к реке – Большой Невке. Место было тихим, уединенным, что как нельзя лучше соответствовало требованиям буддийского строительного канона. 

К возведению храма приступили в апреле того же года. Работы велись ускоренными темпами и уже к концу 1910 г. здание было построено вчерне. Рядом с ним в том же году Доржиев, несмотря на запрет властей, начал строить четырехэтажный каменный дом, формально – для собственных нужд, но в действительности, чтобы использовать его как общежитие для монахов и буддистов-гостей Петербурга. Вскоре, однако, строители столкнулись с новыми трудностями – с одной стороны, не хватало средств, с другой, строительство постоянно тормозили разного рода чиновники. Так, Департамент духовных дел был категорически против украшений фасада молельни буддийскими символами, опасаясь, что они придадут ей «демонстративный характер» и могут оскорбить верующих христиан столицы. В 1911-1912 гг. с нападками на буддистов обрушилась черносотенная пресса и некоторая часть православного духовенства, увидевшая в сооружении еще одного иноверческого храма в столице - в добавление к синагоге и строившейся мечети - чуть ли не покушение на основы истинно русской веры. Храм был объявлен «идольским капищем», с помощью которого буддисты якобы пытаются вернуть язычество на Святую Русь. «Наступает власть тьмы и время Антихриста, ибо открытое идолослужение в центре России, в столице, при соизволении властей и молчании полуторамиллионного христианского населения, - что это, как не восстание древнего змия – дракона на Христа...», - писал архимандрит Варлаам. В Департамент духовных дел посыпались петиции с требованием отменить разрешение на постройку храма. В этой обстановке подозрительности и недоброжелательства от Доржиева требовались большое упорство, выдержка и даже личное мужество, чтобы довести постройку до конца. В результате летом 1915 г., в разгар мировой войны, в Петербурге (переименованном в Петроград) появился большой соборный храм-монастырь, аналог тибетского «цогчен-дугана», с общежитием для монахов и приезжих буддистов (совр. адрес: Приморский пр. д. 91 и 93).

Архитектурный проект храма был разработан студентом Института гражданских инженеров Н.М. Березовским и архитектором Г.В. Барановским (1909). Строительством руководили знаменитые архитекторы Г.В. Барановский и Р.А. Берзен (на заключительном этапе). Доржиевым был также создан специальный строительный комитет для наблюдения за ходом работ, куда вошли известные российские востоковеды и знатоки буддизма академики В.В. Радлов и С.Ф. Ольденбург, Ф.И. Щербатской, В.Л. Котвич, А.Д. Руднев, кн. Э.Э. Ухтомский, художники Н.К. Рерих и В.П. Шнейдер, и автор официально утвержденного проекта Г.В. Барановский. Средства, необходимые на постройку, были пожертвованы самим Доржиевым (30 тыс. рублей), Далай-ламой (50 тыс.), ургинским Богдо-Гегеном, Джебзун Дамба Хутухтой (главой буддийской церки Монголии) и собраны среди верующих в Бурятии и Калмыкии. Однако действительные расходы намного превысили указанную в смете сумму в 151 694 руб. 

   Здание петербургского дацана состоит из двух основных объемов - южный в 3 этажа (зал молебствий и расположенные над ним кельи для монахов-служителей) и северный (4-х ярусная башня-”гонкан”, заключающая в себе наиболее сокровенные помещения храма - алтари и часовню гения-хранителя). Храм строго ориентирован с юга на север, где, по представлению буддистов находится легендарная Шамбала. В глубокой нише северной стены ритуального зала (1-ый ярус “гонкана”) помещается главный алтарь с изваянием Большого Будды (первоначальная статуя, сделанная из алебастра, была заменена в середине 1920-х на металлическую, покрытую позолотой). Во 2-ом этаже башни находился еще один алтарь с установленными на нем двумя сиамскими буддами (Сидящий Будда Шакьямуни и Стоящий Будда Майтрейя), подаренными храму в 1914 г. королем Сиама Рамой VI Вачиравудом и российским посланником в Бангкоке Г.А. Плансоном-Ростковым. Южный фасад здания украшали традиционные буддийские символы - колоколообразные “чжалцаны”, стоящие по краям крыши; зеркальные диски-”толи”, призванные отпугивать злые силы, и щиты с мистическими монограммами “десяти сил” (Калачакры), укрепленные на фризах; и наконец главный символ - фигура ланей по обе стороны восьмирадиусного Колеса вероучения (аллюзия на первую бенаресскую проповедь Будды), водруженная над порталом храма. Башню “гонкана” венчал позолоченный “ганчжир” (пинакль), выполнявший роль шпиля. Вместе с тем восточные прототипы храма (тибетский и бурятский) были подвергнуты существенной европеизации в духе модного Северного модерна, что по замыслу Доржиева должно было привлечь в храм европейскую буддийствующую публику (и тем самым способствовать распространению буддизма в С.-Петербурге). Влияние модерна особенно заметно в отделке фасадов здания (использование разных сортов гранита, облицовочного кирпича и глазурованной плитки) и оформлении интерьеров, которым в 1914-1915 гг. руководил известный русский художник Н.К. Рерих.
 
Буддийские статуи (бурханы) и принадлежности для совершения ритуалов были заказаны Доржиевым в специальных мастерских Пекина и Долоннора. Эти предметы доставили в Петербург двумя большими партиями в июле и декабре 1910 г. Небольшая часть утвари – набор серебрянных ритуальных сосудов и др. – изготовила в Петербурге фирма придворного ювелира Николая Линдена.  

Первое богослужение в храме - еще неоконченном постройкою - состоялось 21 февраля 1913 г. в связи с празднованием трехсотлетнего юбилея царской династии Романовых. Оно проходило при участвии главы буддистов Забайкалья Бандидо Хамбо-ламы Д.Д. Итигелова, высоких гостей из Монголии, и группы петербуржских буддистов. Год спустя власти утвердили штат духовенства для служения в храме в количестве 9 калмыцких и бурятских лам, пятеро из которых имели полное монашеское посвящение. А еще через год (10 августа 1915) храм был торжественно освящен и получил традиционное тибетское название: Kun la brtse mdzad thub dbang dam chos ’byung ba’i gnas, что означает «Источник Святого Учения Всесострадающего Владыки-Отшельника». В память о событии Петроградский монетный двор отчеканил специальные латунные жетоны-медали с силуэтом храма (на лицевой стороне) и его названием на тибетском и монгольском (на оборотной).   

Регулярные богослужения, начавшиеся в храме после его освящения, прервались в конце 1916 г. Не выдержав тягот военного времени, все служившие в нем монахи покинули Петроград. В годы гражданской войны (в 1919) храм подвергся погрому и утратил большую часть своих реликвий и культовых принадлежностей; полностью уничтожены были обширная храмовая библиотека, состоявшая из книг на тибетском, монгольском, китайском и европейских языках, а также ценнейший личный архив Агвана Доржиева. Здание удалось частично восстановить в начале 1920-х при содействии строительно-технического отдела Наркомата по иностранным делам РСФСР (работами руководили арх. С.С. Кричинский и Р.А. Берзен). Осенью 1922 г. Народный комиссариат по иностранным делам (Наркоминдел), стремясь установить более тесные связи со странами буддийского Востока (Монголией и Тибетом), признал Доржиева полномочным представителем Тибета в РСФСР и санкционировал учреждение при храме двух полуофициальных миссий - Тибетской и Монгольской. В том же году Доржиев положил начало обновленческому движению в буддийской церкви, пытаясь, подобно лидерам православного обновленчества, адаптировать буддийскую конфессию к советскому строю. Попытки реформирования (модернизации) быта буддийского духовенства под лозунгом возрождения первоначального «чистого Учения Будды», не противоречащего коммунистической идеологии, оказались на деле малоуспешными, вызвав раскол буддийской «сангхи» (общины) в СССР (в Бурят-Монгольской АССР и Калмыцком Автономном Округе). Тем не менее, пользуясь некоторым покровительством властей, А. Доржиеву удалось организовать и провести в Москве в начале 1927 г. Всесоюзный Буддийский Собор, который официально закрепил в своих постановлениях инициированные им реформы. По решению собора буддийский храм в Ленинграде был объявлен резиденцией Всесоюзного духовного управления буддистов СССР. Вскоре после этого события в храме возобновились богослужения - ежегодно в конце лета в Ленинград из Улан-Батора приезжала небольшая группа монгольских и тибетских лам для совершения традиционного 45-дневного «летнего молебствия» (так называемого «ярнай хурала»). (В 1926 г. Доржиев, выступая в качестве «уполномоченного Далай-ламы», подписал с полпредом МНР в СССР Боянчулганом договор о передаче буддийского храма с «надворными постройками и усадебным местом» Монголии «на правах кондоминиума», рассчитывая, что статус экстерриториальности освободит храм от крайне обременительного налогообложения. Этот договор, однако, не был легализован советскими властями).

В годы когда храм вновь стал действующим к нему потянулись все, кто исповедовал буддизм - китайские рабочие и торговцы (которых в то время было немало в городе), буряты, калмыки и монголы (из числа приехавших на учебу студентов, живших при храме), а также буддисты-европейцы, в недавнем прошлом “гости буддийствующих салонов”. В храм для научных консультаций с ламами нередко захаживали и востоковеды (монголисты и тибетологи), сотрудники ИВАН Б.Я. Владимирцов, Е.Е. Обермиллер, А.И. Востриков, М.И. Тубянский. Посетивший Старую Деревню весной 1929 г. журналист Юрий Ардин, однако, не застал в храме никого, кроме сторожа-монгола. «Сейчас богослужений в храме нет, - сообщал он в фельетоне, написанном для журнала «Безбожник», - нет необходимых «специалистов» - монгольских лам. Только в августе оживает темное жилище бронзового бога. Приезжают ламы из Монголии и Тибета. И тогда почти круглые сутки над мрачными сводами храма звенят удары в медный там-там, клубится синий дым удушливых благовоний, гнусавят дикие напевы ламы в цветистых одеяниях». Из этой же публикации мы узнаем о необычном событии, имевшем место в храме летом 1928 г., - ученый-монголист Б.Я. Владимирцов, действительный член Академии Наук, принял здесь «под завывание лам» буддийское посвящение, за что получил от Далай-ламы «почетную грамоту» из Лхасы!

Обновленческое движение сошло на нет в конце 1920-х. Симбиоз буддийского учения и коммунистической доктрины оказался невозможным. Начавшиеся же в 1930-е гг. (в период коллективизации) репрессии против буддиийского духовенства Бурятии и Калмыкии не могли не отразиться на судьбе ленинградского дацана и группировавшейся вокруг него небольшой монашеской общины. (Это были в основном бурятские ламы, бежавшие от репрессий в Ленинград и зачисленные Доржиевым сотрудниками Тибето-Монгольской миссии). Службы в храме прекратились в конце 1933 г. По воспоминанию известного монголиста С.Д. Дылыкова, в 20-х числах декабря этого года ламы совершили молебствие в память о почившем 13-ом Далай-ламе, считавшимся покровителем храма. Весной 1935 г. органы НКВД (предшественника КГБ) арестовали первую группу лам, а затем, в 1937, и всех остальных, обвинив их в принадлежности к несуществующему “Японско-бурятскому контрреволюционному центру”. Многие из монахов были тогда же расстреляны. Что касается Доржиева, то он, предвидя скорую смерть ввиду преклонного возраста, годом ранее добровольно снял с себя полномочия «представителя Тибета» в СССР и назначил своим преемником по управлению Тибето-Монгольской миссии двоюродного племянника, 24-летнего аспиранта Института Востоковедения Сандже Дылыкова. После этого он покинул Ленинград и отправился на свою родину в Забайкалье, где расчитывал провести остаток жизни в уединении и молитве, как подобает буддийскому монаху. Однако, осенью 1937 г. хамбо-лама был арестован как «японский шпион» в своём доме при Ацагатском дацане и через несколько месяцев (29 января 1938) – после единственного допроса – скончался в тюрьме в Верхнеудинске (совр. Улан-Удэ). Арест лам в Ленинграде и гибель Доржиева неизбежно повлекли за собой ликвидацию «контрреволюционной» Тибето-Монгольской миссии с последующей муниципализацией ее собственности - храма и двух жилых домов (1938), по просьбе их нового «владельца» С.Д. Дылыкова, благоразумно отказавшегося от прав, предоставленных ему завещанием Доржиева. 
 
В годы войны в опустевшем храме (его содержимое частично передали Музею истории религии и атеизма в Казанском соборе) разместили военную радиостанцию, для связи осажденного города с «большой землей». Станция эта находилась в стенах храма вплоть до конца 1950-х, когда было принято решение о её закрытии. К этому времени буддийский храм уже утратил многие свои характерные атрибуты - позолоченное навершие-“ганчжир”, накладные диски-“толи” и щиты с монограммами Калачакры (их удалили с главного фасада здания еще в советско-финскую кампанию). На капителях колонн портика закрасили позолоту, а из плиточного пола в зале молебствий выдолбили “крамольную” свастику. Серьезно пострадали и другие элементы декора, в том числе рериховские цветные витражи и стеклянный плафон, украшенные священыми буддийскими символами. После войны эта станция использовалась как «глушилка» для глушения передач «вражеских» радиостанций Запада, таких как «Голос Америки» и «Бибиси».

Обеспокоенные судьбой буддийского храма академики-востоковеды С.А. Козин, И.И. Мещанинов и В.В. Струве обратились в 1947 г. в Президиум Академии Наук СССР с просьбой о передаче здания ленинградскому филиалу Института Востоковедения с целью устройства в нем Музея истории религии и быта монголов. В храме предполагалось разместить ряд ценных коллекций из других музеев города, а также богатейшее собрание тибетских рукописей и ксилографов (вывезенных в 1938-1940 гг. из дацанов Бурят-Монгольской АССР и Читинской области и переданных на хранение институту), что позволило бы ученым вести здесь научно-исследовательскую работу. В соседних домах намеревались поселить научно-технический персонал музея и лиц, приглашенных из Бурят-Монгольской АССР и МНР в качестве консультантов.  

Инициатива ведущих востоковедов, хотя и поддержанная рядом научных учреждений, таких как Бурят-Монгольский Научно-исследовательский институт культуры и экономики, Государственный университет им. Чойбалсана в Улан-Баторе и Комитет науки МНР, не была одобрена руководством Академии Наук СССР, которое устами академика А.И. Волгина вынесло следующую резолюцию: “Считать нецелесообразным организацию нового музея по истории религии”.  
  
Десять лет спустя - в период хрущевской оттепели - востоковеды возобновили свои ходатайства перед Академией Наук. Свой голос к ним присоединил и вернувшийся из Индии на родину в 1957 г. сын Н.К. Рериха востоковед-буддолог Ю.Н. Рерих, которому очень хотелось вернуть жизнь в давно уже недействующий храм, превратить его в “храм-музей буддизма”. Надо сказать, что пристальныый интерес Ю.Н. к буддийскому храму в Ленинграде был тесным образом связан с его более широким интересом к буддизму вообще и стремлением возродить прервавшиеся в конце 1930-х годов буддологические исследования в СССР, чему в немалой степени мог бы способствовать задуманный востоковедами храм-музей. (О передаче храма верующим в ту пору, разумеется, не могло идти и речи). Испытывая, как и его коллеги-востоковеды, глубокую озабоченность судьбой этого уникального памятника, Ю.Н. неоднократно обращался в самые высокие инстанции, в том числе и к Н.С. Хрущеву, зная о его симпатиях к семейству Рерихов.

И действительно, стремясь к укреплению советско-индийских связей, Н.С. Хрущев проявлял особое внимание к сыновьям Н.К. Рериха - востоковеду-буддологу Юрию и остававшемуся в Индии художнику Святославу, и до некоторой степени протежировал им обоим. Благодаря Хрущеву Ю.Н. Рерих смог без досмотра ввезти в СССР свой багаж, включая большую востоковедную библиотеку и коллекцию картин Н.К. Рериха. А весной 1960 года генсек оказал услугу С.Н. Рериху - возвращаясь после очередного визита в Индию, он захватил с собой отобранные художником картины для экспонирования в Музее изобразительных искусств в Москве. Известно также, Н.С. Хрущев однажды лично посетил буддийский храм, возможно, заинтересовавшись рассказами о нем Ю.Н. Рериха.   
  
Усилия востоковедов во главе с Ю.Н. Рерихом в конце концов увенчались успехом. Весной 1960 года - гораздо скорее, чем они думали, - военные (служба радиоэлектронной борьбы ПВО) освободили храм. А затем 9 июня Ленсовет официально передал здание храма Академии Наук на правах долгосрочной аренды. (Это произошло две недели спустя после скоропостижной кончины Ю.Н. Рериха). 20 октября того же года новым владельцем храма стал Институт востоковедения (в ту пору называвшийся Институтом народов Азии). Однако, вскоре выяснилось, что здание совершенно непригодно для хранения в нем памятников тибетской письменности, за что особенно ратовал Ю.Н. Рерих. Поэтому 14 июня 1962 года Президиум Академии Наук решил - передать здание бывшего буддийского храма в пользование Зоологического института для размещения в нем музея функциональной морфологии и нескольких институтских лабораторий, помещавшихся в здании Института цитологии. В результате Зоологический Институт в том же году разместил в стенах храма многочисленное и довольно громоздкое оборудование трех своих лабораторий.

Эти лаборатории находились в храме вплоть до конца 1980-х гг. Политические перемены, происходившие в то время в стране, не могли не отразиться на судьбе храма. Осенью 1987 г. храм в Старой Деревне посетил Его Святейшество XIV Далай-лама, считающийся, как и его предшественник, духовным покровителем храма. А в 1990 г. исполком Ленгорсовета принял решение о возвращении храма верующим, передав его «для молитвенных целей» зарегистированному годом ранее Ленинградскому обществу буддистов (ЛОБ).
 
К этому времени буддизм вновь вернулся на невские берега, в северную столицу России. На рубеже 1970 гг. в городе сформировалась небольшая буддийская община - это были в основном молодые люди интеллектуального склада - ученики известного бурятского ламы-ученого Б.Д. Дандарона, которые стали активно заниматься тибетскими буддийскими практиками, регулярно собираясь на частных квартирах для ритуального поклонения Учителю (так называемые “согшоды”). Работа “группы Дандарона”, называвшей себя “мирской сангхой”, дала толчок к возрождению прерванной буддийской традиции в Ленинграде. В 1970-1980-е гг. появились группы европейских буддистов “второй волны”, также практиковавших тибетский буддизм. Что касается возникшего в 1989 г. Ленинградского общества буддистов, то оно состояло преимущественно из упомянутых выше “подпольных” буддистов-европейцев, а также некоторого числа буддистов традиционных - забайкальских бурят.
 
В 1991 г. храм получил свое нынешнее название - Дацан Гунзэчойнэй, что является аббревиатурой тибетского имени данного ему по освящении. Три года спустя в главном алтаре храма был установлен бурхан (статуя) Большого Будды, изготовленный монгольскими мастерами в традиционном монгольском стиле - из папье-маше, с последующим покрытием фигуры вероучителя сусальным золотом, с нефритовым нимбом («мандорла») вокруг головы, изображающим животных и мифологические существа. (Высота туловища Будды - 2 1/2 м., вместе с нимбом и пьедесталом - около 5 м.).

Регистрация ЛОБ и возвращение храма верующим способствовали дальнейшему распространению буддизма в возрождаемом С.-Петербурге (равно как и в других городах России, где по примеру ЛОБ также стали регистрироваться буддийские общины). К началу 2000 г. в городе насчитывалось уже не менее десятка буддийских групп, представляющих различные, в том числе и не тибетские, буддийские традиции. Их членами в основном являются европейские буддисты, для которых ценность и смысл учения состоит прежде всего в трансформирующих психику человека (“просветляющих”) буддийских практиках, а не в традиционной догматично-церковной обрядности, что в целом характерно для современных буддийских общин на Западе. В то же время в храме постоянно проживает группа из 10 лам, получивших конфессиональное образование в Иволгинском буддийском институте Даши Чойкорлинг (в Бурятии). Эти монахи регулярно (дважды в день) совершают ритуальные молебствия в дацане и таким образом поддерживают тибетско-бурятскую традицию, которая имеет своих приверженцев главным образом в лице немногочисленной бурятско-калмыцкой диаспоры. 
 
 
 
Более подробно о С.-Петербургском буддиском храме см.: А.И. Андреев. Храм Будды в Северной столице.СПб.: Нартанг, 2004. 220 стр. (с иллюстрациями, приложениями и указателем имён).
 
На английском языке: А.И. Андреев. Буддийская святыня Петрограда / The Buddhist Shrine of Petrograd. Улан-Удэ: ЭкоАрт, 1992. С. 80-125.
 
На французском языке: Alexandre Andreev. La maison du Buddha dans le Nord de la Russie (Histoire du temple bouddhique de Saint-Pétersbourg / Slavica Occitania. # 21. Présence du bouddhisme en Russie. Toulose, 2005. P. 153-177.